Наталья Никитична Никитина, кандидат исторических наук, доцент кафедры новейшей истории ФБОУ «Калужский государственный университет им. К.Э. Циолковского, преподаватель Калужской духовной семинарии в своей статье “Практика выживания бывших помещиков в Советской России в 1917 – 1920 гг. (по воспоминаниям современников)” рассматривает основные направления аграрной политики советской власти в 1917 – 1920 гг. в отношении российских дворян и их имений. Основное внимание уделено характеристике практики выживания бывших помещиков в этих трудных условиях.

Исследование выполнено на основе мемуаров бывших помещиков.

Тема аграрных преобразований в первые годы Советской власти, в том числе ликвидация помещичьих имений, сегодня изучена достаточно подробно. Однако за любыми реформами в масштабе государства стоят судьбы отдельных людей, с их радостями и горестями. Но эта повседневная жизнь практически не изучена в советской историографии и сейчас все больше привлекает внимание современных историков. Если научная литература по аграрной истории дает общие сведения о ликвидации помещичьих имений, то о судьбах их владельцев практически ничего не говорится [13, 11]. После ликвидации имений их владельцы не исчезли, не потеряли интереса к жизни и убеждения в необходимости служить Отечеству, имели многодетные семьи, крепкие родственные связи и ждали позитивных перемен в жизни. Выяснить, как сказались аграрные преобразований на судьбах конкретных людей, как они выживали и приспосабливались к жизни нам помогает мемуарная литература.

На современном этапе (с конца 1980-х гг.) обобщающих работ по данной проблеме не выходило, при этом появился ряд диссертационных исследований, освящающих различные аспекты проблемы [4].

В качестве источников для изучения данной темы использованы опубликованные в последние годы мемуары участников и очевидцев тех трагических событий русской истории. Воспоминания Татьяны Александровны Аксаковой (Сиверс) «Семейная хроника: в 2-х книгах», вышли в Париже в 1988 г, впоследствии были переизданы в России. Другие воспоминания принадлежат представителям еще более известного дворянского рода – князьям Голицыным: «Записки князя Кирилла Николаевича Голицына»^[1], а также «Записки уцелевшего»^[2], автором которых является советский писатель и мемуарист, инженер-топограф, военный строитель, князь Сергей Михайлович Голицын и «Дневник 1917 – 1918 гг.»^[3] его деда – князя Владимира Михайловича Голицына, содержащий краткие, но достоверные сведения за указанный период.

Трагедийный характер придает повествованиям сама эпоха, ломавшая судьбы людей. Сквозь рамки семейной хроники проступают судьбы всей русской интеллигенции.

Татьяны Александровны Аксаковой (Сиверс) родилась в 1892 г. (по старому стилю) в Санкт – Петербурге. Ее отец А.А. Сиверс принадлежал к древнему прибалтийскому роду, занимал видный пост в Министерстве Императорского Двора и имел придворное звание камергера. Училась в престижной гимназии С.А. Арсеньевой в Москве, а в 1910-1913 гг. в Строгановском училище.

Вскоре после февральской революции Борис Сергеевич Аксаков – муж мемуаристки – убыл в действующую армию, в штаб 26-го армейского корпуса, а его семья уехала в Калужскую губернию. Татьяна Александровна вместе с сыном Дмитрием отправляется в поместье Попелево (Расположено примерно в 7 км к северо-западу от города Козельск), занимавшее почти 700 десятин. Это имение принадлежало ее матери. На территории поместья была красивая летняя беседка, где после катания на лодках на Пифановом (Княжеском) пруду хозяева и их гости полдничали или проводили время за вечерним чаем. В конце парковой аллеи располагались винные погреба. Однако главной достопримечательностью имения, его истинным богатством в ту пору являлся 53-десятинный фруктовый сад, которым хозяин усадьбы очень дорожил, а потому постоянно о нем заботился [12].

Здесь, в усадьбе Т.А. Аксакову с сыном Димой застала октябрьская революция, и в декабре 1917 г. последним владельцам имения пришлось срочно его покинуть. Село было реорганизовано в отделение совхоза «Красный комбинат».

По воспоминанием Татьяны Александровны, о происходящем в России они тогда узнавали из сообщений печати и по самым разноречивым слухам, доходившим сначала до Козельска, а затем до Попелева. Вообще период между февральской и октябрьской революциями представлялся «какой-то грандиозной неразберихой, причем никто (во всяком случае в моем окружении) не давал себе отчета в грандиозности совершающихся сдвигов» [1, с. 284].

В конце 1917 – начале 1918 гг. дворянские усадьбы доживали последние дни. С середины лета 1918 г. маму Т.А. Аксаковой стали вызывать в волость на собрания, посвященные вопросу отчуждения помещичьей земли. Крестьяне были настроены выжидательно, но приезжие ораторы уже прохаживались насчет «волков в овечьих шкурах», что помещики, несомненно, должны были принимать на свой счет.

Незадолго до того, как приехавшие из Козельска «комитетчики» назначили Аксаковым окончательный срок выезда из дома, бывшие владельцы решили снять квартиру в Козельске, и выбор пал на дом, принадлежавший владельцу небольшого кирпичного завода Собенникову. На вывоз домашних вещей запрета наложено не было, поэтому из Попелева в Козельск на 35 подводах потянулось «движимое имущество». Наиболее громоздкие вещи, и в том числе рояль, были поставлены в склады местных купцов Самариных.

Изгоняемым помещикам полагалось взять одну лошадь и одну корову. Татьяна Александровна с грустью вспоминала, как ее муж Борис запряг в санки молодую гнедую лошадку Блудницу, посадил их с сыном, и так они помчались в Козельск.

Мама Т.А. Аксаковой Александра Гастоновна ехала в других санях, держа на коленях старинную икону Федоровской Божьей Матери. По ее лицу текли слезы: на жизнь в Попелеве она возлагала большие надежды, и многим пожертвовала для ее устройства.

Размышляя о том, почему же с такой поразительной легкостью дворяне расставались с материальными ценностями, Аксакова приходит к выводу, что причина «красивой легкости», заключалась в том, что жизнь ежеминутно выдвигала другие, более важные проблемы, от которых «дух захватывало», и среди них проблему «родина», слова, звучащего в ту пору достаточно сильно [1, с. 289].

Революционная волна нарастала, и «дворянское гнездо», обосновавшееся в доме Собенникова, стало привлекать внимание комиссаров. У Аксаковых начались обыски, не дававшие результатов, но трепавшие нервы. Появлялись слухи, один страшнее другого.

В начале февраля весь Козельск заговорил о «Варфоломеевской ночи», когда все дворяне и буржуи будут уничтожены. Не ясен был только вопрос об участи детей до четырех лет. По одной версии им предстояло быть убитыми, а по другой — нет.

Решено было срочно ехать в Москву. Несмотря на все ужасы, жизнь продолжалась. Вот как вспоминает об этом Татьяна Александровна:

«Это было приятнее, но все же доставляло немало хлопот. Жить — значило пить, есть, платить за квартиру и т.п., тогда как деньги быстро падали в цене и ниоткуда не поступали. Это положение касалось не только нас, оно было всеобщим. Наступило время стихийной распродажи вещей, которые в другое время никогда не были бы проданы. На рынок выкидывались самые разнообразные вещи. Крестьяне же стали требовать за продукты не денег, а чего-то более реального. Помню, что, оказавшись, как и мы, в Москве, девочка искала покупателя на соболью шубу и изумрудные серьги. Дима Вельяминов продавал пишущую машинку. Но кроме людей, ликвидировавших свое личное имущество ради хлеба насущного, появилось много лиц, спекулировавших какими-то отвлеченными понятиями: например, «накладная на идущий в Москву вагон дров». Мелкие дельцы спекулировали на вошедшем в моду сахарине.

Что касается меня, то, несмотря на материальные трудности и то, что я впервые осталась «за одну прислугу», я довольно удачно справлялась с хозяйственными делами. Готовить я умела, и один только раз оскандалилась, когда принесла с Полянского рынка судака и не могла очистить его от чешуи и внутренностей. Поранив себе руку колючками, я беспомощно стояла над рыбой, пока наш хозяин не выручил меня из беды и не привел судака в надлежащий вид» [1, c. 290].

Показательный случай произошел с автором воспоминаний незадолго до Пасхи 1918 г., которая в тот год падала на первые числа мая, когда оказалось, что их продовольственные ресурсы совсем иссякли. Татьяна Александровна решается отправиться в Козельск за продуктами, предварительно написав жившей там молодой тетушке своего мужа — Марии Михайловне (вдове Юрия Николаевича Аксакова) письмо, в котором полушутливо спрашивала «продолжаю ли я состоять в списке лиц, подлежащих уничтожению?» [1, c. 291] Письмо это, как выяснилось потом, доставило ей неприятность: у нее усиленно допытывались, «какие списки лиц, подлежащих уничтожению, она составляет?». Борис проводил супругу на Брянский вокзал и усадил в товарный вагон (пассажирских не было). Одет он был в штатском пальто и в серой шляпе, что дало повод ехавшим в теплушке матросам всю дорогу приставать к Аксаковой с вопросами, какое отношение к ней имеет провожавший ее «пижон».

В Козельске Татьяна Александровна узнала, что все их вещи, находившиеся в самаринских складах, кем-то вывезены, а лошадь Блудница уведена. Рояль оказался потом в детском доме, открытом в монашеских кельях Оптиной Пустыни. Так как ножек и педалей не нашли (рояль был разобран), то его поставили на три табурета. Вместо педали на двух веревках к нему была подвешена доска.

За короткое пребывание в Козельске в предпасхальные дни 1918 г. Татьяна Александровна выполнила свою снабженческую миссию: в четверг на Страстной неделе она подъезжала к Москве с окороком ветчины, корзиной яиц и горшком топленого масла. Но тут ее ждало потрясение: арестовали ее мужа Бориса, по делу «о спекуляции» или, вернее, за нарушение декрета «о продаже золота в слитках». Звучало это крайне парадоксально, так как золота у них ни в каком виде, а тем более в слитках, не было.

В конце августа 1918 г. пришли вести из Козельска о том, что снятый под квартиру дом Собенникова реквизирован и в него въезжает молочная ферма земотдела. Для спасения своих вещей Аксакова помчалась в Козельск, поступила на должность делопроизводителя молочной фермы и снова внедрилась в свою квартиру.

Заведующим фермой Козельского земотдела, делопроизводителем которой мне предстояло быть, оказался некто Федор Федорович Телегин, сын бывшего управляющего хозяйством Оптиной Пустыни Ф.Ф. Телегина-старшего.

Отношение к бывшей помещице было достаточно почтительное, а обязанности делопроизводителя были несложны, т.к. ферма, состоявшая из 16 заморенных бывших помещичьих коров, продукции почти не давала [1, c. 304].

Вскоре пришло распоряжение о переводе молочной фермы из Козельска в Нижние Прыски, и Татьяне Александровне пришлось расстаться с Козельском.

Контора «фирмы» и ее персонал разместились в правом крыле громадного прысковского дома. Обязанности Татьяны Александровны заключались в необходимости присутствовать утром и вечером при дойке коров, которые давали очень мало молока, а потом отправляла это молоко в козельскую больницу.

Вскоре и эту работу Татьяна Александровна теряет. В мае 1919 г. под предлогом, что «на ферме делаются безобразия» и что «пора отделаться от этой дворянки», Костриков, заведующий земотделом и непосредственный начальник молочной фермы, издал приказ о том, что «Аксакова Т.А. снимается с работы делопроизводителя фермы» [1, c. 318].

Лишившись средств к существованию, Татьяна Александровна принимает предложение сестра Телегина, Анны Федоровны, и переезжает в ее дом, находившийся в непосредственной близости от двух учреждений с большим удельным весом: тюрьмы и больницы, собрав при этом по всему городу розданные на хранение остатки своей мебели.

Татьяна Александровна, вспоминая об этом периоде своей жизни, писала: «Анна Федоровна хорошо знала обычаи и вкусы местного населения, и по ее совету, я занялась необыкновенным ремеслом: шитьем повойников. Повойником называется род шапочки, которую носят под платком калужские замужние женщины. Передняя, налобная часть обычно украшается блестками, позументом или «гитанами» (гитаны — зигзагообразная тесьма). Особенно богатым должен был быть свадебный повойник, так как существует ритуал заплетать перед венцом невесте волосы в две косы и в первый раз надевать на нее повойник. Каждая деревня придерживалась своего покроя — так, Прыски носили повойники со сборами, а Березичи и Дешовки требовали бантовых складок, что было сложнее для производства. Должна сказать, что мои повойники не имели себе равных: я на них изрезала все свои бальные платья, а налобники украшала по правилам Строгановского училища. К сожалению, за всю эту красоту цены не надбавлялись — больше 10-12 яиц за повойник получить не удавалось, а когда я заикалась о масле, то мне отвечали: «Что ты, матушка, мы теперь молоко шильцем хлебаем!» Зато я приобрела известность» [1, c. 320].

Если мы обратимся к воспоминаниям князей Голицыных, то увидим как складывались судьбы родственных дворянских родов: Голицыных, Трубецких, Бобринских.

После Октябрьской революции 1917 г. бывший московский градоначальник – Владимир Михайлович Голицын – проживал в тульском Богородицке, имении графов Бобринских. Дочь князя Вера была замужем за Львом Алексеевичем Бобринским. Избежать ареста князю не удалось. Под конвоем его доставили в Москву. Однако председатель Моссовета Каменев распорядился отпустить Голицына, да ещё выдал ему своеобразную «охранную грамоту», подписанную несколькими крупными руководителями ВКП(б). Получив в управление городское хозяйство, Каменев как никто другой понимал заслуги Голицына в развитии Москвы.

Голицын Николай Владимирович (отец Кирилла Николаевича), родился в 1874 г. в Москве, ученый, архивист, до революции директор Государственного архива и архива МИДа в Санкт-Петербурге. С марта 1917 — член городской комиссии по народному образованию в Петрограде. 30 августа 1918 — после убийства Урицкого арестован как заложник, через месяц освобожден. Впоследствии еще несколько раз подвергался арестам, тюремному заключению. В 1926 г. — Н.В. Голицын был освобожден досрочно, вернулся в Ленинград, работал переводчиком в институте Маркса-Энгельса. В 1928 — уволен с работы как князь, работал переводчиком в редакции французского журнала. Научный сотрудник в Академии наук, автор исторических трудов. 24 февраля 1942 — скончался.

Сын Николая Владимировича – князь Кирилл Николаевич – родился 20 октября 1903 в Петербурге. С осени 1919 — работал в землеустроительном подотделе уездного земского отдела Богородицка, затем табельщиком в шахте. В августе 1920 — вернулся в Петроград, учился в трудовой школе, в июне 1923 — поступил в Архитектурный институт. Подвергался арестам, в 1942 г. приговорен к 10 годам ИТЛ. С осени 1963 — в Комбинате декоративно-оформительского искусства Художественного фонда РСФСР, оформление Музея землеведения при Московском государственном университете. Скончался в 1990 [6].

Семья Голицыных располагала значительными земельными владениями. Всего на начало XX века князьям Голицыным принадлежало 384 тыс. 730 десятин, графам Бобринским (9 владельцев) – 111 тыс. 412 десятин [9, c. 699].

Летом 1918 г. Кирилл Николаевич приехал в Богородицк – имение ранее принадлежащее графам Бобринским. Богородицкое имение представляло собой огромное земельное владение – около 12 тыс. десятин (по другим данным 27 тыс. десятин) [2, c. 166] – с довольно сложной хозяйственной организацией. Для большей гибкости в управлении многоотраслевым хозяйством вся земля была разделена между хуторами – отдельными хозяйствами со своей усадьбой, своим управляющим, а каждому хутору присвоена своя специализация.

Автор отмечает, что, несмотря на революционную ломку и перелицовку в стране в первые годы после революции, помещики продолжали пользоваться своими усадьбами. Правда, их ограничили во многом: отобрали лошадей, обслугу отправили на более полезные дела, фруктовый сад и ягодники получили нового владельца – государство. Ну а детям бывших владельцев приходилось «устраивать набеги и воровать то, что 2 года перед этим могли получить без хлопот» [5, c. 164].

Питание было еще более или менее сносно. Молоко продолжали получать с Богородицкого хутора. Все лето ухаживали за грядками, растили огурцы, морковь, свеклу, картошку, промышляли и охотой.

Вскоре ситуация стала меняться. Князь Сергей Голицын приводит в своих «Записках уцелевшего» показательный случай: «..однажды в богородицкой газете «Красный голос» появилась статья под заголовком «Доколе будем терпеть!». В статье с негодованием говорилось, что по парку разгуливают «томные графинюшки» и «толстощекие графчики в матросках», дальше следовало об эксплуататорах и кровопийцах». На следующий день к ним явились представители городских властей с предписанием в 24 часа освободить весь второй этаж дома, на который поселили две приезжие семьи с многими детьми. Жить им стало, конечно, тесно [2, c. 179-180].

Князь Кирилл Николаевич Голицын вспоминает, что в тяжелые послереволюционные годы дворянам приходилось приспосабливаться к новым условиям существования, к новым реалиям: «не было времени на грустные размышления и ламентации» ибо их «поглощали каждодневные заботы о пропитании семьи». А семьи были большие: в семье Голицыных было 11 человек, у Трубецких – шесть, у Борбринских – семь, да плюс бабушка и дедушка Голицыны. Как писал князь Голицын: «В отчаяние никто не пришел, благодаря счастливому и общему для всех людей свойству – не видеть истинных масштабов несчастий, которые в данный момент на всех обрушиваются». [5, c. 186].

К счастью, с представителями этих дворянских семей ничего трагического в 1918-1920-х гг. не произошло, все остались живы. В этих трех семьях преобладали малыши и подростки, не вышедшие возрастом для трудовых дел. Молодежь постарше шестнадцати – девятнадцати лет шла служить в скучнейшие уездные канцелярии, так как другой деятельности для нее не было. Об учении, о специальностях не задумывались: жили сегодняшним днем, не строя планов на будущее. Такие настроения могли бы привести молодежь к утрате стимулов и воли к жизни, а с ней и сопротивляемости и, наконец, к нравственной деградации. Но ничего такого не случилось: противовесом всем опасностям послужила сила семейных традиций, носителями которых были представители старшего поколения. Их усилиями незаметно, без нажима, без принуждения был установлен в семье некий нерегламентированный распорядок, который возлагал на каждого младшего члена семьи те или иные обязанности, предоставляя в то же время и некую долю свободы. Одним словом сложилась крепкая, дружная семья. С младшими не прекращались регулярные домашние занятия: уроки по разным предметам и по французскому.

Представители старшего поколения также устраивались на работу. Князь Михаил Владимирович Голицын, отец С.М. Голицына, поступил на работу секретарем уездного отдела здравоохранения, его выбрали профоргом и он «со свойственной ему аккуратностью» регистрировал и подшивал разные бумажки, писал отношения и протоколы, наклеивал марки на профбилеты. Работал и дедушка С.М. Голицына – князь В. М. Голицын. Местные власти доверили ему писать историю города Богородицка с древнейших времен, и еще писать аннотации на книги городской библиотеки. За свою работу они получали деньги и пайки на себя и на всех своих иждивенцев [2, c. 201].

Порой ситуация с продовольствием становилась критическая. С.М. Голицын описывает один такой случай. Шел 1919 г., по карточкам перестали выдавать хлеб, все запасы кончились. «Сестре Кате кто-то подарил морковку, и она разрезала ее на мельчайшие кусочки, объясняя, что так «больше получится». Вечером мать собрала нас всех молиться. Она молилась горячо, клала поклоны, следом за ней и мы усердно крестились». Произошло поистине чудо. Подъехала к их жилищу груженая подвода, на который приехал «бывший бучальский кулак и лавочник» Егор Антонович Суханов. Сергей Михайлович с недоумением и восторгом вспоминает этот случай: «Почему прежний враг моей матери… прослышав, что его господам живется в Богородицке плохо, собрал со многих, помнивших былые господские благодеяния бучальских крестьян разную снедь и сам повез за шестьдесят верст?» Продуктов оказалось столько, что они Голицыны смогли поделиться «по-братски» с Трубецкими [2, c. 215].

Подношения бучальских крестьян, которые привозил Суханов, были большим подспорьем, так как паек, выдаваемый государством был очень скуден, его никак не хватало. К весне 1920 г. эти подношения прекратились, менять вещи на базаре становилось все труднее, так как у самих крестьян запасы продовольствия подходили к концу.

Мать С.М. Голицына – Анна Сергеевна (урожденная Лопухина) начала успешно чинить и шить заново обувь. Она мастерила ее или из старой негодной обуви, шила также матерчатую обувь, на веревочной подошве. Для своих она шила бесплатно, а для посторонних людей – за продукты.

Летом 1920 г. большим подспорьем в пропитании было выращенные на своем огороде (около десяти соток) овощи, кроме этого на задворках собирали крапиву и щавель для щей, в лесу – желтые баранчики для чая. Грибов из-за засухи не было, однако иногда попадались валуи, которые местные жители из-за горечи отвергали. Не было сахара, с огромным трудом доставалась соль. Администрация сахарного завода, обещая выдать столь ценные продукты, а также муку, сдавала для обработки участки, засеянные сахарной свеклой, всем желающим. Голицыны тоже взяли такой участок. Труд был титанический, так как поле сплошь заросло колючим осотом. От количества сданной свеклы зависело, сколько они получат продуктов. В результате им выдали полпуда сахара, полпуда соли, ведро черной патоки и пуд муки.

Еще один источник питания упоминает С.М. Голицын – это «хождение в гости». «Родителей моих постоянно приглашали разные их новые знакомые на именины, на дни рождения. Они ходили, сами там насыщались, да еще хозяева давали им кулечки «для ваших деток»» [2, c. 229-231].

Если говорить о культурной жизни города Богородицка в 1918 -1920-х гг., то, несомненно, большую положительную роль сыграли бывшие дворяне. Обращение к искусству как к роду деятельности естественно вытекало из той подготовки, которую дала общая система воспитания, существовавшая в дворянских семьях, где обучение музыке и рисованию проходили все дети, независимо от способностей.

Как вспоминает князь К.Н. Голицын: «Культуртрегенство нашей семьи зародилось еще в 1918 г., до выселения из усадьбы, начавшись в форме домашним камерных вечеров. Ежедневно собиралось постоянное трио: дядя Владимир (Трубецкой) – виолончель, тетя Вера (Бобринская) – рояль, а скрипка – Зальцман, пленный австрийский офицер, прекрасный скрипачи, как говорили, выученник Берлинской консерватории». Впоследствии домашние музыкальные вечера были перенесены в город и превратились в публичные концерты [5, c. 191].

Сын князя Кирилла Николаевича – князь Андрей Голицын – отмечает, что 1917 г. многие воспринимали как неизбежное историческое зло. Вот что он пишет об отце: «Его совесть, его нравственное понимание человеческих взаимоотношений не могли примириться с тем, что вместе с большевистским переворотом в жизнь пришли насилие, безбожие, ложь, развращение моральных устоев личности и общества» [5, c. 551].

Таким образом, на примере жизни Голицыных и их родственников мы видим, как непросто было бывшим дворянам найти себе место в новой Советской России. Власть относилась к ним как к чуждым элементам, как к представителям того общественного строя, духовную крепость которого ей не дано было одолеть.

Рассмотрев, как доживали свои последние дни знаменитые и не очень знаменитые помещичьи усадьбы Аксаковых, Голицыных, Бобринских, мы увидели, что в новых реалиях не было им места, как и их бывшим владельцам. Имения были отданы на «нужды трудящихся»: Нижние Прыски превратились в молочную ферму, тульское Барятино было преобразовано в «культурное хозяйство» (совхоз), Ясная Поляна – в музей, другие – использованы в качестве школ, помещений для советских и партийных учреждений.

Потрясения, пережитые дворянами после 1917 г. нам сложно сегодня представить. Прежние моральные нормы дворянского общества, определявшиеся христианскими законами и обычаями, веками складывавшимися традициями помогали «бывшим господам» выжить и найти свое место в новой, отчасти чуждой для них России, ибо «идеалы пролетариев» воспринимались ими с трудом. Бывшие дворяне, помещики, получившие достойное образование и воспитание в дореволюционное время теперь в лучшем случае устраивались в волостные или уездные административные учреждения, в худшем – добывали пропитание своей семье простыми ремеслами: например, шитьем повойников, как Т.А. Аксакова – Сиверс, или шитьем и ремонтом обуви, как Анна Сергеевна Голицына.

Показательным является тот факт, что несмотря ни на какие трудности бывшие дворяне не теряли бодрости духа. Сохранять подобную стойкость им очень помогали крепкие семейные традиции и обычаи, которые они достойно сохранили и сумели передать своим детям, высокий уровень воспитания и образования, а также занятия искусством: театр, музыка, рисование. В своих детях они сумели сформировать такие качества как достойное отношение человека к Родине, государству и его законам, к своей жизни, уважение и состраданием к жизни другого.

 

Использованная литература

 

1. Аксакова Т.А. Семейная хроника: в 2-х книгах / Т. А. Аксакова-Сиверс. – Париж: Atheneum, 1988. Кн. 1 – 2. Электронный ресурс. Точка доступа: http://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=book&num=156
2. Голицын С.М. Записки уцелевшего: Роман. – М.:Вагриус, 2006
3. Голицын В.М. Дневник 1917–1918 годов. – М.: «Захаров», 2008.
4. Ефремов, Сергей Игоревич. Дворянская семья в Советской России и СССР (1917 – конец 1930-х гг.: социокультурный аспект: диссертация … кандидата исторических наук: 07.00.02 / Ефремов Сергей Игоревич; [Место защиты: Моск. гос. обл. ун-т] Москва, 2011 169 c.: 61 11-7/808
5. Записки князя Кирилла Николаевича Голицына. – М.: ОАО Издательство «Радуга», 2008 – 592 с.
6. Записка о Голицыных Н.В. и К.Н. – Курскому Д.И. Электронный ресурс. Точка доступа: http://pkk.memo.ru/letters_pdf/000071.pdf
7. Косых Оксана Ивановна. Земельные отношения в западнорусской деревне в годы аграрной революции (1917-1921 гг. ):По материалам Калужской, Брянской, Смоленской губерний: Дис. … канд. ист. наук: 07.00.02: Калуга, 2005 196 c. РГБ ОД, 61:05-7/794;
8. Кулешов Алексей Станиславович. Исторические судьбы рода Аксаковых в XX в.: Дис. … канд. ист. наук: 07.00.02 Москва, 2005 216 с. РГБ ОД, 61:05-7/785
9. Минарик Л.П. Характеристика крупнейших землевладельцев России конца XIX – начала XX в.// Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы 1963 г. Изд-во «МИНТИС». – Вильнюс, 1964.
10. Никитина Н.Н. Бывшие помещики в советской России в 1920-е годы: По материалам Калужской и Тульской губерний: диссертация… кандидата исторических наук: 07.00.02: Москва, 2002. Количество страниц: 196 с. 61 02-7/611-7.
11. Першин П.Н. Аграрная революция в России. Кн. 1-2. М., Наука. 1966 . Кн. 2.
12. Пионтковская Ю. «Листая летопись старинного села…» Электронный ресурс. Точка доступа: http://www.vest-news.ru/article.php?id=20128
13. Трифонов И.Я. Ликвидация эксплуататорских классов в СССР. – М.: Политиздат, 1975;

[1] Записки князя Кирилла Николаевича Голицына. – М.: ОАО Издательство «Радуга», 2008 – 592 с.

[2] Голицын С.М. Записки уцелевшего: Роман. – М.:Вагриус, 2006

[3] Голицын В.М. Дневник 1917–1918 годов. – М.: «Захаров», 2008.

 

Данная статья опубликована в Богословско-историческом сборнике Калужской духовной семинарии («Юбилейный выпуск-2016″).