Протоиерей Андрей Ткачев: Не стоит играть в вечную серьезность
Интервью номинанта Патриаршей литературной премии протоиерея Андрея Ткачева.
— Как Вы оцениваете сегодняшнее состояние российской и русскоязычной литературы? В чем ее главные проблемы, и на что есть надежда?
— Чтобы оценить состояние русской литературы, человеку нужно читать месяцами с утра до вечера. Это факт радует и печалит. Печалит тем, что делает возможным анализ только для специалистов, не расстающихся с книгой. А радует тем, что подобное обилие новых книг на рынке не дает места плачу «о покойнике». Русская литература жива. Причем, он жива именно как русская литература, а не литература на русском языке. Здесь есть разница. На русском языке существует переводная литература, научная периодика и так далее. И, конечно, Кафка в русском переводе остается Кафкой, то есть в данном случае немецкой литературой, написанной чехом еврейского происхождения.
А русской мы вправе (если согласимся о понятиях) называть нравственно ориентированную, родившуюся изнутри растревоженной совести литературу, автор которой идентифицирует себя, как русского человека, независимо от места жительства. Таких книг, слава Богу, много и уныния по поводу русской словесности у меня нет. Остальное требует предметного и неспешного разговора.
— Как в современных условиях добиваться того, чтобы творчество деятелей культуры, утверждающих традиционные нравственные ценности, было бы востребовано не только во внутрицерковной среде? Как серьезной литературе выдержать конкуренцию с продукцией, создатели которой не ограничены ни материальными возможностями, ни нравственными нормами?
— Серьезной литературе?.. Не стоит нам непременно играть в вечную серьезность. В жизни комическое и трагическое, высокое и низкое смешаны и живут рядом. Вот что может быть серьезнее «Бесов» Достоевского? А ведь там есть капитан Лебядкин со своими стихами, которые будто наперед у обэриутов (Олейникова и Хармса) списаны. И он не мешает воспринимать высокую трагическую тональность романа, хотя вызывает у читателя целую гамму чувств от жалости до отвращения пополам с хохотом.
Такова подлинная литература. Она пишется кровью и болью, часто — смехом сквозь слезы. И честному слову, родившемуся в муках, стоит только прозвучать. О конкуренции более переживать не стоит. Мы ведь знаем, как написанное «в стол» умеет оживать и находить дорогу к читателю спустя долгие годы.
От писателя требуется искать правду, приближаться к ней, достигать частичных озарений и проникновений в смысл, скрытый за поверхностью, ну и искать адекватную форму для выражения понятого. Маркетологом и рекламистом, менеджером по продажам писатель быть не обязан, да и не может.
Пусть рынок насыщается, чем хочет и в каких хочешь пропорциях. Не наше дело просить полицию о санкциях. Но жить с включенной совестью и работать мы обязаны, за что и спрошены будем.
— Святейший Патриарх предложил провести масштабный форум для обсуждения того, как освободить преподавание литературы и русского языка в школах от привнесенных в него политических и идеологических элементов, отражающих разделение общества на политические лагеря. О чем бы сказали на таком форуме Вы?
— Я бы сказал о том, что текст всегда вписан в контекст, и в нем должен рассматриваться. Литературное произведение это ведь одновременно и памятник эпохи, документ; и личная исповедь; и завещание будущему; и еще много чего. Как можно в такой сложности разобраться одним фактом прочтения? Никак.
Нужна критика. Без нее не живет ни литература, ни театр, ни кинематограф. Иной раз, ознакомившись с кино— или литературной критикой, ты со стыдом признаешь, что по сути не читал произведения (не видел фильма). То есть — ничего не заметил, не понял.
Я за критику, но, конечно, не такую прямолинейную и однобокую, как было в советские годы. То есть я против прокрустового ложа, на котором обрубают всех, кто вылез из однажды принятого стандарта, и растягивают всех, кто да стандарта не дорос.
Школа должна попробовать воспитать читателя и отправить его в самостоятельное плавание. Так, чтоб потом в сознании человека был не просто «Пушкин», а «Мой Пушкин», как у Цветаевой. Да он и впрямь для каждого свой. Почитайте на пробу комментарии к «Евгению Онегину» Лотмана и Набокова. Такое впечатление, что два масштабных человека читали две разные книги. И все это чрезвычайно интересно, только для возраста школьной парты неподъемно. Школа должна привить вкус, настроить душевный камертон. И не загружать подростка идеологией, но научить ориентированию в мире нравственных вопросов.
Беседовал Илья Агафонов