“Христианство – как творческая жизнь в богодарованной свободе”

Доклад “Христианство – как творческая жизнь в богодарованной свободе” протоиерея Сергия Третьякова, кандидата богословия, проректора Калужской духовной семинарии по учебной работе на секции №2 «Церковь и культура» Богородично-Рождественских образовательных чтений Калужской митрополии. Секция прошла в форме дискуссионной площадки на тему: «Актуальное искусство: взгляд в будущее».

Сегодня мы говорим об Актуальном искусстве.

Иску́сство — образное осмысление действительности; процесс или итог выражения внутреннего или внешнего (по отношению к творцу) мира в художественном образе, т.е. некое творческое выражение действительности.

Когда искусство актуально? Когда произведения искусства поднимают вечные вопросы, волнующие людей всех эпох. Но давайте подумаем, а в какой форме и в каких пределах стоит поднимать эти вечные темы? Каким образом происходит сам процесс творения? Какие последствия, какое влияние оказывает то или иное произведение на душу человека? В какой свободе нуждается художник?

Человек не может не творить. Он по своему естеству творец. В творчестве человек уподобляется Богу, восходит на, казалось бы, недостижимые высоты. Что это за явление – творчество? Посмотрим на него через призму богословия, и многое нам станет ясно.

Если как следует поразмыслить и посмотреть с богословской точки зрения на способность человека творить, можно сделать для себя множество интереснейших открытий. Согласно мысли святых отцов, Бог, сотворив видимый мир, ввел в него человека как царя и властелина. В задачу человека входило привести Вселенную к еще большей гармонии, слаженности и единству. Человек не мог, конечно, творить из ничего, как Господь, – он был призван к сотворчеству. Человек в процессе преобразования Вселенной должен был уподобиться Господу, стать богом по благодати.

Удивительной глубины учение об этом мы находим у преподобного Максима Исповедника. Он различает две сферы бытия: божественную и тварную. Человек же создание и духовное, и материальное, то есть заключает в себе образ божественного и тварного. По мысли преподобного Максима, в задачу человека и входило преодолеть это разделение, привести в единство себя и весь окружающий мир. Владимир Лосский развивает эту мысль: «Ему (Адаму) нужно было, прежде всего, преодолеть разделенность в своей природе на два пола путем бесстрастной жизни, следуя в этом Первообразу Божественному. Затем он должен был соединить рай со всей землей, то есть, нося всегда рай в себе в силу своего постоянного общения с Богом, он должен был превратить в рай всю землю. После этого ему предстояло уничтожить пространственные условия не только для своего духа, но также и для тела, соединить землю и небо, то есть весь чувственный мир… Наконец, не имея ничего вне себя, кроме одного Бога, человеку ничего не оставалось бы, как полностью себя Ему отдать в порыве любви и вручить Ему всю Вселенную, соединенную в его человеческом существе. Тогда Сам Бог, со Своей стороны, отдал бы Себя человеку, который по этому дару, то есть по благодати, имел бы всё то, что Бог имеет по природе. Таким образом, свершилось бы обожение человека и всего тварного мира». (то что курсивом – можно убрать)

Давайте обратимся к русской классической литературе, выношенной, кстати, в лоне Православия, и вспомним повесть Н.В. Гоголя «Портрет», посвященную проблеме творчества, отношению художника к своему таланту. Совсем кратко напомню сюжет: В первой части молодой талантливый художник Чартков, который остро нуждался в деньгах, чтобы оплатить самое необходимое, пренебрегает предостережением своего мудрого учителя.  «Смотри, брат, — говорил ему не раз его профессор, — у тебя есть талант; грешно будет, если ты его погубишь. Но ты нетерпелив. … Смотри, чтоб из тебя не вышел модный живописец. … Берегись; тебя уж начинает свет тянуть; уж я вижу у тебя иной раз на шее щегольской платок, шляпа с лоском… Оно заманчиво, можно пуститься писать модные картинки, портретики за деньги. Да ведь на этом губится, а не развертывается талант. Терпи. Обдумывай всякую работу, брось щегольство — пусть их набирают другие деньги. Твое от тебя не уйдет».

Но Чартков поддается искушению, корысть в нем возобладала и он стал смотреть на искусство как средство наживы: «Зачем я мучусь и, как ученик, копаюсь над азбукой, тогда как мог бы блеснуть ничем не хуже других и быть таким, как они, с деньгами». Художник сделался ремесленником, но разбогател, стал «модным» и популярным. И все вроде хорошо, но один случай переворачивает его жизнь – на выставке он увидел картину, которая его поразила и он в слезах выбегает из галереи. Это произведение, было написанно истинным художником-творцом, который много лет учился. Страшное ощущение преданности идеала овладело Чартковым. Гоголь невероятно точно выразил процесс создания произведения искусства: «Видно было, как все извлеченное из внешнего мира художник заключил сперва себе в душу и уже оттуда, из душевного родника, устремил его одной согласной, торжественной песнью. И стало ясно даже непосвященным, какая неизмеримая пропасть существует между созданьем и простой копией с природы». И еще «картина между тем ежеминутно казалась выше и выше; светлей и чудесней отделялась от всего и вся превратилась наконец в один миг, плод налетевшей с небес на художника мысли, миг, к которому вся жизнь человеческая есть одно только приготовление». Конечно, автор говорит о шедевре, но ведь только такие произведения и становятся «вечными», произведения которые приводят человека к осознанию чего-то нового, возвышают его душу.

Н.В.Гоголь поднимает важную тему: как человек, художник, творец употребит свой талант? Кому и чему он его посвящает?

В Божественном замысле о человеке ему дарована возможность творить, и творить нечто новое. Человек может осуществить этот замысел или, напротив, зарыть свой талант в землю. В любом случае, как и в Евангельской притче, он не останется безответен: ему придется дать ответ, как он распорядился своим талантом, своим творческим даром.

Еще важный аспект – это мысль о том, что любое произведение искусства – есть отражение внутреннего мира, духовного состояния самого художника, и если Адам насаждал рай, то падший человек, если не обращает взоры к Богу, распространяет и насаждает вокруг себя нечто противоположное.

«Спасай чистоту души своей. Кто заключил в себе талант, тот чище всех должен быть душою. Другому простится многое, но ему не простится», – так высоко Гоголь определяет степень ответственности художника-творца.

Искусство должно возвышать человека, вести его к совершенству, если же нет – оно ведет его к миру инфернальному. И эту сторону Гоголь также ярко изобразил в своей повести – это судьба самого портрета, изображенного на нем, и последствия соприкосновения с этим портретом.

«Ибо для успокоения и примирения всех нисходит в мир высокое созданье искусства. Оно не может поселить ропота в душе, но звучащей молитвой стремится вечно к Богу», – вот цель искусства, которую определяет автор повести «Портрет».

Люди, создающие произведения искусства поистине обладают дарами, но не стоит забывать от кого они эти дрования получили.

Существует распространенное суждение, что Церковь и творчество находятся в непримиримом противоречии по той причине, что церковная жизнь догматична и канонична, то есть якобы несвободна и регламентирована, в то время как творчество невозможно без свободы художника от каких-либо формальных обязательств: культура живет постоянным поновлением своих канонов, борьбой с автоматизмом, творческим отталкиванием от готовых форм, художественным переиначиванием традиции.

Культура имеет непосредственное отношение к изменчивой человеческой ментальности, к определенному типу самосознания общества в ту или иную эпоху. Однако культурное делание не есть вседозволенность – здесь действует (как художественное чутье, как вкус, как чувство стиля) убеждение, весьма сходное с тем, которое было высказано Апостолом Павлом: Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною (1Кор. 6:12). Только человек, смотрящий на культуру извне и не имеющий опыта культурного делания, может полагать, что у художника, обладающего внутренней свободой, не должно быть никаких табу. Напротив, чем одареннее художник, тем больше у него внутренних запретов, тем уже путь, по которому направлена его творческая энергия.

Ложным является и утверждение, будто догматы сковывают человеческий дух: напротив, дух человека призван дорасти до высоты догмата, прозреть его красоту, и нет предела этому росту. Догмат незыблем – и всегда современен.

Священник Павел Флоренский писал, что канон никогда не был помехой художественному творчеству, что трудные канонические формы всегда были тем «оселком», на котором «ломались ничтожества» и «заострялись великие дарования». «Поднимая на высоту, достигнутую человечеством, каноническая форма ВЫСВОБОЖДАЕТ творческую энергию художника к НОВЫМ достижениям, к творческим взлетам… требования канонической формы есть освобождение, а не стеснение»

Несмотря на всю высоту человеческого творческого призвания, христианин чувствует великие соблазны, которые таит в себе творческий порыв; не забывает он и о том ответе, который ему придется давать на Страшном Суде «за каждое праздное слово». «Творец вложил Свой Дух в творенье, – писал В. Жуковский, – поэт, Его посланник, ищет, находит и открывает другим повсеместное присутствие Духа Божия. Таков истинный смысл его призвания, его великого дара, который в то же время есть и страшное искушение, ибо в сей силе полета высокого заключается и опасность падения глубокого».

Когда художник всецело доверяется идее автономности и самодостаточности творчества и принимающий ее за выражение творческой свободы, подвергает себя риску пасть жертвой «прелести» – тяжкого духовного обольщения, чреватого психическим расстройством, как это и случилось в конце жизни с Блоком. И недаром книга Ломброзо «Гениальность и помешательство» настаивает в своих выводах на том, что грань между этими двумя состояниями чрезвычайно тонка, почти условна.

Единственное, что может уберечь художника, – это благодатная сила Божия, подаваемая в таинствах Церкви, и ревностное соблюдение себя от духов прелести, называемое трезвением.

Трезвение помогает сохранить чувство реальности, материальности и даже вещественности этого мира, ибо первое, что делают лукавые духи, это превращают материальный мир в призрачную и иллюзорную область, которую сознание может произвольно деформировать.

Трезвение есть необходимое условие доброкачественной духовной жизни, распространяющееся и на творчество. Таким образом, для творчества не существует никаких иных особых законов, помимо тех, которые непреложны для церковной жизни, для спасения. В этом смысле для творчества действенны церковные догматы и каноны, имеющие непреходящий характер

По словам святителя Василия Великого (IV в.), в человеке всегда пребывает, «вожделение Красоты», потребность соединения и причастия ей, чаянье преображения, стремление к святости: «Люди по природе желают прекрасного, в собственном же смысле прекрасно… благое, а благо – Бог».

Есть такое высказывание «Высшее творчество – это искусство жить». И все мы с вами призваны к этому творчеству. Именно поэтому самым главным творческим заданием для человека остается непосредственное творение собственной жизни в соответствии с Божественным Промыслом о ней.

Как говорит Священное писание «От избытка сердца говорят уста», желаю, чтобы ваши сердца были светлыми, чистыми, любящими, тогда каким бы искусством вы не занимались – вы будете преображать этот мир к лучшему, созданные вами произведения искусства будут вневременны (актуальны), ибо будут нести Евангельские истины – добро, свет, радость и любовь.